xinguano

Я тут искал тексты Марыли Родович. Ссылочка за ссылочкой – на YouTube дошел до «Коней привередливых» в ее переводе. Нахлынуло…

В 1981 г. я проработал несколько месяцев при комитете комсомола КПИ куратором по связям с землячеством польских студентов. Это была неофициальная, практически шефская должность, без всяких полномочий. От меня, возможно, и ожидался интенсивный стук, но я делал исключительно обзоры польской прессы, преимущественно молодежной, на тему развития ситуации в молодежных политических организациях.

В тогдащних польских газетах и радиопередачах часто мелькало имя Яцека Качмарского – ужасно популярного молодежного барда, выступавшего с клубными концертами в разных концах Польши. Одну из его песен, «Стены» («Mury»), бурно развивавшаяся «Солидарность» сделала, по иронии судьбы и к немалому удивлению автора, едва ли не своим гимном. Место же самого Я. Качмарского в тогдашнем культурно-историческом польском контексте польская «Википедия» выразила так: «Личность, повсеместно ассоциирующаяся с идеалами первой «Солидарности», а также с военным положением – периодом, когда его лирика, распространяемая неофициальными изданиями, идентифицировалась как голос антикоммунистической оппозиции. В общественном мнении сохранился образ Качмарского, как барда с гитарой, поющего зонги протеста, хотя его творчество выходило далеко за этот стереотип.»

( Collapse )

Я. Качмарски рассказывал в своей биографии, что с В. Высоцким он встретился на вечеринке у Е. Гофмана, куда пригласили его родителей – обычно они избегали таких мероприятий, но в тот раз пошли ради знаменитого гостя из Москвы. На этой вечеринке В. Высоцкий спел «Облаву на волков»..

Качмарски никогда не стеснялся своего пылкого увлечения в юности советским бардом. Свой пересказ знаменитой песни он написал в 1974 г., Яцеку тогда было… 17 лет. Однако его версия, в отличие от песни самого Высоцкого, получила намного более громкую славу: через несколько лет, во время борьбы «Солидарности» с коммунистическим режимом, «Облава» стала, наряду с другими песнями Качмарского, всенародным символом этого противостояния.

И всю дальнейшую жизнь она занимала в его творчестве особое место – в разные годы Яцек дописал к ней еще три, уже оригинальные части. Даже сейчас, после смерти Качмарского в 2004 г., «Облава» продолжает жить собственной судьбой: новые авторы уже дописали к ней 5-ю часть. По отзывам – вполне достойное продолжение….

День памяти жертв Холокоста прошел как-то незаметно. Собственно, весь специфический культурный материал в моем кабельном телевизоре свелся к показу мрачного и безысходного фильма «Серая зона» – по мемуару некоего венгерского еврея-врача, попавшего не просто в зондеркоманду Аушвица, но отобранного лично доктором Й. Менгеле себе в помощники.
Смотреть не стал – безнадега просто в зашкале, не спасает даже интерес к блистательному Х. Кейтелю. Вообще, фильмов про восстания в концлагерях со времен советского детства, кажется, пересмотрел. Сейчас, наверное, даже и Р. Хауер в оптимистическом «Побеге из Собибора» не удержал бы меня у экрана.
В 1998 г. М. Вальзер впервые высказался против инструментализации Холокоста. Он не уточнял, в чем он видит ее назначение, просто назвал ЭТО инструментализацией. Евреи поняли намек – и дружно возмутились. Да-да, именно – в антисемитизме… Следом за ними подтянулась, понятное дело, вся демократическая общественность… Года четыре бились горшки – М. Вальзер проявил упорство, держал оборону стойко и умело, не постеснялся поглумиться даже над своим «неприкасаемым» оппонентом, литературным критиком М. Райх-Раницки, живой «памятью о Холокосте».
Прошло еще лет десять – и вижу я, что М. Вальзер берет постепенно верх. Холокост неотвратимо переходит из фактора национального самосознания в факты национальной истории. В чем-то здесь работа времени, в чем-то – заслуга историков, в чем-то – самих евреев…
С детства помню приписанную Н. Коржавину фразу, что в Бабьем Яру расстреливали не только евреев, но только евреев расстреливали лишь за то, что они евреи. Намного позже я понял, почему в этой красивой фразе мне все же неизменно чувствовалась гнильца: тот, кто это сказал, считал, наверное, что убивать по национальному признаку – это чудовищно, а вот за убеждения или, там, за ориентацию – вроде, и нет…
Мне думается, что борьба за статус «народа-агнца» сыграла с евреями злую шутку: чем больше историки исследовали Шоа, тем та самая «инструментализация» Холокоста становилась очевиднее. То вдруг цыгане обидятся на евреев, что те требуют не ставить рядом с Холокостом истребление синти и рома нацистами. То маститые еврейские профессора начинают доказывать, что истребление армян турками тоже не было геноцидом, потому как в фразе «государственная политика искоренения» главный смысл не в искоренении, а в государственной политике… То вдруг функционеры Центрального Совета в очередной раз выскажутся против приема евреев из бывшего СССР.
Очень заметно, что немцы, словами М. Вальзера, все смелее «смотрят не на непрекращающуюся демонстрацию своего национального позора, а в сторону.»

Некоторое время назад я пообещал Яну Валетову повторить свои мысли о том, что ситуация с нарушением авторских прав в кинематографе не имеет прямой аналогии в книгоиздательстве. Пора выполнить это обещание.

ОТМАЗКА. Все, сказанное ниже, не является попыткой оправдать «книжное пиратство» в том виде, в каком с ним борются господа издатели и брендоносители. Более того, сказанное ниже должно объяснить, что само понятие «книжного пиратства» я считаю такой же пропагандой, как понятия «педофилия» или «голодомор».

Неправомочность близкой аналогии, на мой взгляд, обусловлена несоразмерностью соавторства потребителя в достижении художественного эффекта.

В кино конечным продуктом является комплексный образный ряд, предназначенный для непосредственного зрительного и слухового восприятия. На долю зрителя остается лишь эмоциональное и интеллектуальное освоение продукта.

В книге читатель не получает готового к употреблению образного ряда. В книге его ждет лишь указание, какую собственную оценку этих образов он должен получить – потому что непосредственным «изготовителем» этих образов будет он сам.

Если мы соглашаемся, что автор/соавторы книжного продукта располагают такими же правами, что и авторы кинопроизведения, объективность и беспристрастность подхода требуют не делать каких-либо преференций. Значит, читатели также располагают некоторой долей причитающихся авторам прав.

когда то в нежном возрасте считал, что введение специальных, в том числе вымышленных терминов (как у фантастов) усиливает колорит и обогощает атмосферу.

сейчас думаю иначе.

вот пример.

1) подойдя к родительскому дому, Тесей услышал перепуганные крики служанок и, вытаскивая на ходу меч, сразу ринулся в мегарон.

2) подойдя к родительскому дому, Тесей услышал перепуганные крики служанок и, вытаскивая на ходу меч, сразу ринулся на женскую половину.

в первом примере неискушенный читатель вполне может представить себе стоящий рядом с домом какой то мегарон (типа сарая или барака, что ли), в котором скорее всего находятся служанки. чтоб понять происходящее, читатель вынужден будет как минимум заглянуть в словарь или примечания.

во втором случае скорее всего он представит героя вбежавшим в родительский дом и напрвляющимся в помещения, находящиеся скорее всего в его защищенной (задней?) части. отрываться от текста ему не потребуется.

и лишь читатель-специалист сообразит, что это идентичные по смыслу тексты

Сегодня Э. Радзинский закончил рассказывать о восхождении А. Гитлера к фюрерству немецкого народа. Три вечера рассказывал.

По моим ощущениям, этот материал, добротный и познавательный, опоздал лет... в общем, должен был появиться где-то вместе с кожевниковским "Щитом и мечом" и семеновскими "Семнадцатью мгновениями весны". Точнее, в промежутке между басовским "Щитом и мечом" и лиозновскими "Семнадцатью мгновениями..." На сегодня материал морально малость устарел.

Под самый конец маэстро пробило на совсем уже старомодный пафос. Он вдруг начал сетовать, что не успеет, вот, написать биографию человека, который в обстановке, когда все спешили стать первыми из подлецов, сумел до самого своего конца говорить «нет».

Я в этот момент подумал, что он не очень-то удачно характеризует полковника Клауса графа фон Штауффенберга: тот, скорее, был человеком более высокого уровня, из тех, кто в некоторый момент своей жизни начал говорить «нет», хотя мог спокойно продолжить говорить «да».

Оказалось, я ошибся – Радзинский говорил о Януше Корчаке.

( Collapse )

Довольно скоро популярной темой институтских сплетен и злопыханий стали рассказы об идиотских методах самозащиты от радиации. Один из сотрудников, и, кстати, даже кандидат, всерьез почти месяц, если не дольше, проходил с ватными тампонами в ноздрях и почему-то в ушах… Про кого-то рассказывали, что он не только не открывает форточки в майскую-июньскую жару, но даже старательно уплотнил щели в доме, как перед зимой. Были люди, которые перешли на питание консервами и концентратами дорадиационной эпохи. Потом примерно две недели народ гонялся за орехами, курагой и изюмом. Снова на волне оказались всевозможные самоквасные (ну как же, кислота растворяет радиоактивные металлы) грибки, кефиры и еще черт знает что, народ рыскал по республике в поисках кагора, обалденно вырос спрос на системы водоочистки (тогда еще топорные и самопальные), институтские дистилляторы работали на все катушку…

С конца мая предстоящая вспышка онкологии стала преобладающей в оценке последствий. Больше того, пошел вал очевидных осложнений по щитовидке. Постепенно, однако, все забыли про радиоактивный йод и перешли к цезиево-стронциевой теме.

Я старался успокаивать институтских дам, объясняя, что все медицинские сводки ни о чем не говорит просто потому, что стране (а в Украине уж точно) напрочь отсутствует база сравнения. Даже ту же щитовидку нельзя отнести на радиацию хотя бы потому, что до Аварии она просто никогда не обследовалась в массовом порядке. Успокаивал, что радиация это лотерея, особенно в части малых нерегулярных доз. Что никто не сможет никогда сопоставить реальный ущерб от радиации с ущербом от страха перед радиацией… Говорил про то, что толпы народу этим летом реально подорвут свое здоровье, начав пить привозную минералку непривычного солевого состава вместо привычного чая, отказавшись от свежего мяса в пользу просроченных консервов с армейских складов, начав употреблять незнакомые продукты и отказавшись от привычного жизненного уклада.

Сейчас, слушая разные интервью, в том числе и Горбачева, по немецкому телевидению, я вижу, что такая позиция (о невозможности достоверной оценки) стала преобладающей. Но тогда я видел, что все эти умные взвешенные доводы действуют в основном на меня самого да на пару-тройку таких же молодых инженеров – но как раз им объяснять это не требовалось, понимали и без меня…

В таком режиме наша публика пересидела май – начало июня. По мере окончания школьных занятий матери решительно поразъзжались в длительные отпуска (многие – без содержания) в районы, считавшиеся радиационно благополучными. Их никто не осуждал. К началу июня младшие школьники, а к июлю – старшие в массе своей исчезли из города. Этот драп был уже достаточно продуманным и организованным, появились первые предприниматели, оседлавшие тему детей Чернобыля – правда, едва ли не каждый второй случай подавался в скандально-мошенническом ключе.

Как быстро уходит из памяти советская эпоха!

Думал, что из моей особенно быстро. Ошибался!

Приступив ко второй части мемуара, попытался освежить в памяти дату Велогонки Мира. Оказалось – совсем непростая задача! Хуже всего со снимком в коллекции РИА «Новости» – он вообще помечен 1.05.1986. Человеку, выросшему в советское время, понятна вся глупость такой датировки сразу. А молодым? Может, и нет…

На каком-то полубитом сайте, посвященном чернобыльской аварии, нашел, что велогонка стартовала 7.05. А вот на этой фотке висит плакат с датами «6-9 мая», и датирована она тоже 6.05.86:

http://www.visualrian.ru/storage2/PreviewWM/8266/07/826607.jpg?1301906236

Сижу теперь и не могу вспомнить – так старт велогонки переносился таки на день, или все же 6-го?

Как бы то ни было, нашу институтскую «добровольную народную дружину» неожиданно привлекли в оцепление трассы велогонки. По идее, это должны были делать как минимум милиционеры, но то ли не хватало их (перебросили в формирующуюся «Зону отчуждения»), то ли было указание подчеркнуть отсутствие чрезвычайного положения в городе (поменьше милиции на трассе), но для оцепления были задействованы преимущественно дружинники. Нашу ДНД выставили именно в этом месте – почти у самого правого обреза фотки. Если присмотреться, вдоль кромки бордюра видны мужские фигуры, разместившиеся на правильном расстоянии друг от друга. Человек с воображением легко признает в них это самое оцепление. Одна из этих фигур, скорее всего, моя.

Велогонщики пронеслись очень быстро, правда не одной группой, как вышло на снимке, а несколькими. То ли мы были так настроены, то ли освещение в тот день было каким-то не таким, но по общему впечатлению велогонщики выглядели злыми, как потом хихикали – спешили погрузиться на самолет и продолжить гонку уже за пределами Украины... Никаких мероприятий и памятных фотографирований после финиша не сосотоялось. Единственное, что врезалось в память, была команда Монголии – у них единственных были колеса со спицами, у всех остальных – уже современные литые ободы.

Зато парад на 9-е вообще выпал из памяти! К этому времени я, правда, был уже убежденным дезертиром-улонистом и пользовался праздничными выходным, исключительно чтобы погулять на расцветающих склонах Днепра. Так что военная составляющая имела полное основание улетучиться в числе первых...

Постепенно у мужчин сложилось то отношение, которое на уже упомянутом чернобыльском сайте названо «цензурой на страх». В том смысле, что киевляне стали в большинстве своем трезвыми фаталистами. Подразумевалось, что бегство молодых женщин и вывоз детей из города – само собой признаваемое дело, вот задача мужчин – приспосабливаться… Фатализм укреплялся также рассказами первых, стихийных беглецов-паникеров про трудности и настороженность по отношению к ним у местного населения и администрации (в основном отличалось Подмосковье). Рассказывали про ночевки на вокзалах, в приютах-распределителях, про силовое водворение на поезда встречного направления и т.п.

Вечером 26 апреля позвонила сотрудница. Она сказала, что на Чернобыльской АЭС взрыв, Киевское море заражено радиацией и будет отключена подача воды. Посоветовала запастись водой в кастрюлях и в ванне. Ссылалась на родственников, живущих в Чернобыле.

Сотрудница была большой паникеркой, из тех, кто в те годы любил обсасывать сценарий потопа в Киеве после разрушения плотины Киевского моря (какой район смоет, а какой – нет), поэтому кастрюли насиловать я не стал, но ванну наполнил – правда, до половины. Я в это время уже знал, что наш район снабжается неприпятской водой, поэтому отнесся к аварии без ажиотажа. У нас, недавних выпускников КПИ, была довольно хорошая подготовка по гражданской обороне, и я неплохо представлял себе, что реально можно предпринять против радиационной опасности, а что – нет. К тому же, мой отец был интендантом по ВУС и рассказывал о таких практических нюансах борьбы с радиационным заражением, каких я больше ни от кого никогда не слышал.

По-моему, 27 апреля официально сообщили лишь о «пожаре в реакторном зале». Хотя могу уже и привирать, давно было. Тема взрыва пришла, кажется, день спустя, причем в официозах не было внятного акцента на тепловой природе аварии, и мне, тогда совсем молодому специалисту-инженеру, приходилось день за днем объяснять институтским дамам, что официозы в этой части не врут, взрыв при пожаре был неядерным.

Масштабы заражения, число пострадавших, варварские технологии ликвидации аварии в первые дни были полной тайной. Официальные источники воспевали героизм, но совершенно не давали представления… Помню, у другой сотрудницы дочка ходила в ту же престижную школу, что и внуки В.В. Щербицкого. И каждый день главным монитор ситуации с радиацией было ее сообщение, пришли ли царственные внуки на занятия. Внуки ходили исправно, хотя народ этим утешался слабо. «Я же понимаю, – говорила та самая мама, – что, когда придет радиация, внуков Щербицкого вывезут на персональном вертолете».

Паника начала приобретать «бункерный» характер, появились первые беглецы-прогульщики, и дирекция института предупредила, что снисхождений не будет. Еще сильнее «перекрыли кислород» паникерам врачи – было велено не выдавать никаких больничных. Наибольшее успокоение в умы внесло все же празднование Первомая: хотя демонстрация была явно натужной и для многих – из-под палки, но В.В. Щербицкий был на трибуне, вместе с внуками.

Вообще-то, dr-piliulkinу достались кости с ливером. Первым меня успел забанить еще timur_mass, который де-факто командует на krapivin_ru. Но тот поступил подленько, как это теперь стало модным называть, «из под тижка» – перепост пригласил, потом испугался скандала, пожарно потер, да еще вдогонку совсем уже по-комиссарски (по-командорски?), без разбора полетов заклеил мне рот. Предмет препирательства, если кого интересует, – моя заметка «Осень на станции Роса».

Я, конечно, и раньше встречал в Сети предостережения, не связываться с крапивинутой публикой, если дорожишь настроением. Единственное, что очень удивило – это расторопность шакалов, возбужденно и единодушно затявкавших «позор джунглям!» и «распни его!» В смысле – их автоматизм. Не этого я ждал от поклонников ВПК. Прежде считал самыми невротичными педофильские сообщества, но, куда там: крапивиноиды – вот где полный захлеб! По-украински это называется – «до нестями». Короче, не расстроился нисколечко, бог этому timur_massу судья, я все равно предпочитаю общаться с оппонентами, а не заединщиками… Но есть все же некоторое разочарование – я не могу себе представить, что ВПК не в курсе, что за публика поет ему осанну. Уверен – в курсе и приемлет.

А вот dr-piliulkin – это отдельный вопрос. Видит бог, поначалу я в нескольких вежливых приватках очень дружелюбно намекнул, что чувствую себя несколько неловко, дожидаясь сутками публикации коментов. Ну, то есть, буквально, как в приемном покое некоторого заведения. С акцентом на «покой» – и галлоперидол заодно. Шли недели, а ситуация не менялась. Сегодня, наткнувшись на очередной сеанс его самолюбования (в этот раз – первый фантаст России окрылился посещением юбилейного байконуровского шоу), я, уже в сердцах, честно сказал правду в лицо королю: я сообщил, что я думаю о ракетах, как средстве освоения космоса, о тех, кто восхищается якобы успехами в этой области, и о месте России в этом процессе.

Скажу честно – я рассчитывал, что он не смолчит. Уж больно достало сочинять коменты, которые ни он сам не отвечает, ни другим видеть не дает. Форменный Полкан на сене. Я вот только не предполагал, что уже его первый ответ окажется столь бесхитростно хамским. Увы, моя попытка утихомирить хулигана только усугубила состояние первого фантаста страны. Мысль его следующего ответа ощутимо забегала, стараясь ни в коем случае не пересечься с моей. Закончил dr-piliulkin в лучших традициях партийной борьбы – после «Сам дурак!» тут же без паузы завопил «Товарищи, да он пьяный!!! Вызовите милицию!»: объявил меня троллем и – пррраэльно, незамедлительно забанил! Не дай же бог, отвесят сдачи…

Не то, чтобы я в шоке – но вот сижу и думаю: а после какого тиража моей писанины я бы посчитал себя вправе хамить старшим, навешивать безосновательные ярлыки, отгавкиваться вместо того, чтобы думать? Или это – системная болезнь страны, в которой поэт – больше, чем поэт? Типа, «у советских особенная гордость»?

По результатам свежей дискуссии в ЖЖ по поводу новенького видеоблога Никиты Михалкова aka nikitabesogon сформировалась такая мысль.

Когда я смотрю «Покаяние» Т. Абуладзе, я верю, что автор хочет рассчитаться (я сказал именно рассчитаться, а не расплеваться) со своим советским прошлым, вырваться из его цепких объятий. И готов платить за это некоторую цену...

Когда я смотрю «Утомленные солнцем» Н. Михалкова, мне и в голову не приходит, что автору хотелось бы рассчитаться со своим советским прошлым или там вырваться из его объятий. Не верю, вот – и все.

Вот такое небольшое размышленьице.

Так что, на «бесогона» хозяин блога как-то не тянет...